ПОЛИГРАФ - ФОРУМ

[ЮРЬЕВ]

Собирался выложить свои соображения в повествовательном ключе, с сокращением полемики, но после некоторых событий в ходе конференции, а именно:
1)получение ярлыка "воинствующего дилетанта, имеющего наглость отстаивать какое-то свое мнение в области экспертизы" перед представителями "полиграфной элиты", коей признак - наличие ученой степени и состояние в различных членствах,
2)стойкое намерение "элиты" продолжать двигать некую методику,
соответствующую "единому научно-методическому подходу" в экспертизу, и в силовые структуры,
3)высказанная готовность некоего ВУЗа хоть завтра выпускать экспертов-полиграфологов,
4)наивное удивление одного из региональных руководителей ЭКЦ в ответ на мое сомнение в возможности обучить "себе" завтра экспертов в означенном ВУЗе, и проч...
оставляю "как есть".


Психофизиологическая экспертиза: следы или смыслы?

А.Ю.Кузнецов, Краснодар

Со времени первой психофизиологической экспертизы прошло немало лет. С началом практического ее внедрения в жизнь начали возникать неизбежные вопросы научного и методического обоснования.
Различные авторы предлагают свои экспертные методики, претендующие на принятие их в качестве единого образца. Наиболее известна «Видовая экспертная методика производства психофизиологического исследования с использованием полиграфа» (1), подготовленная коллективом авторов в составе: Иванова Л.Н., кандидата медицинских наук; Комиссаровой Я.В., кандидата юридических наук, члена Совета Учебно-методического объединения образовательных учреждений профессионального образования в области судебной экспертизы; Пеленицына А.Б., кандидата биологических наук; Федоренко В.Н., кандидата биологических наук.
Указанными авторами проведена достаточно большая и качественная работа, но полагаю, мнение этого коллектива авторов все-таки не отражает "единого научно-методического подхода". Для начала, невозможно согласиться со следующим утверждением авторов о крайней необходимости видеозаписи: "с учетом специфики психофизиологического исследования в отношении живых лиц ведение видеозаписи, не предусмотренное действующим законодательством при проведении судебных экспертиз, при производстве СПфЭ чрезвычайно важно. Только при наличии видеозаписи у сторон есть реальная возможность оценить адекватность действий конкретного эксперта-полиграфолога единому научно-методическому подходу к экспертной практике в области полиграфологии." Не совсем понятен фонетический состав предложения: «оценить адекватность действий эксперта… единому научно-методическому подходу». Возможно, подразумевалось: "оценить соответствие действий эксперта единому подходу". Как отмечалось выше, этого единого подхода пока нет, но если он и появится, то по аналогии с остальными экспертизами в отношении живых лиц, это соответствие, равно как и «адекватность действий эксперта», можно и нужно оценивать не с помощью видеозаписи, а иными известными и апробированными способами. Постановка вопроса о контроле процесса исследования лишь одной категории экспертов с помощью видеозаписи практически нивелирует статус эксперта как независимого процессуального лица. В личных контактах авторы, признавая то, что видеозапись не является необходимым атрибутом психофизиологического исследования, все равно настаивают на обязательном ее присутствии, ссылаясь на то, что этого требуют некоторые руководящие работники правоохранительных органов или адвокаты, для того, чтобы эксперт не смог сфальсифицировать результаты. Нет никаких оснований вводить такие требования к экспертам лишь в одном виде экспертиз в угоду отдельным скептически настроенным лицам. В противном случае, стоит подождать, пока «мнение» указанных лиц изменится и вообще не вести речь о подобной экспертизе, поскольку эксперты-полиграфологи считаются заведомыми врунами.
Имеются у меня замечания и к декларируемым целям и принципам решения экспертных задач: «В компетенцию полиграфолога входит формулирование вывода о степени информированности обследуемого лица о событии или его деталях, интересующих инициатора ПФИ, обусловленной наличием (отсутствием) в памяти человека образов, сформировавшихся в связи со случившимся. Данный вывод по форме может быть категорическим, однозначным, безусловным. Поскольку его правильное истолкование без использования специальных знаний в области полиграфологии затруднительно, полиграфолог также должен вынести суждение об обстоятельствах получения обследуемым лицом информации о событии, послужившем поводом для проведения ПФИ. При этом вывод полиграфолога может быть либо категорическим условным, либо вероятным. Поскольку число возможных вариантов расследуемого события не является конечным, а данные, содержащиеся в материалах дела, используемые при проведении ПФИ, преимущественно, нельзя считать доказанными, вывод об обстоятельствах формирования в памяти человека образов, связанных с событием, послужившим поводом для проведения ПФИ, следует давать в вероятной форме. При наличии достаточных данных может быть сформулирован категорический вывод о существовании (отсутствии) причинной связи между идеальными следами и обстоятельствами, повлекшими их образование, который в любом случае является условным и должен включать ссылку на то, что сделан он с учетом данных, содержащихся в материалах дела, либо сообщенных полиграфологу обследуемым лицом».(1)
В самом деле, заключение эксперта может являться источником как прямых, так и косвенных доказательств. Это зависит, прежде всего, от того, какие именно обстоятельства подлежат доказыванию по конкретному делу в соответствии с общими указаниями, содержащимися в УПК.
Воспользуемся авторским подходом к ПФЭ как к аналогу криминалистической экспертизы и попытаемся осмыслить применимость предлагаемых авторами подходов к формулировкам выводов эксперта.
Наибольшую силу имеют выводы эксперта об индивидуальном тождестве (идентификация отпечатка пальца, следы обуви и т. п.). На
практике такие формы считаются наиболее веским, а иногда и неопровержимым доказательством. Это действительно так, однако при одном условии — если идентифицированный след не мог быть оставлен при обстоятельствах, не связанных с преступлением. В случае с материальными следами, это устанавливается не экспертным, а следственным путем доказательством того, что лицо не могло быть на месте происшествия раньше или позже момента совершения преступления (вспомним Штирлица). Допустим, эксперт при ПФИ выявил наличие информированности обследуемого лица о событии (его деталях) и сделал первую
категоричную часть вывода: "В ходе проведенного исследования были выявлены психофизиологические реакции, свидетельствующие о том, что гражданин(ка) – Ф.И.О. располагает информацией о деталях случившегося" . Эта информированность сама по себе могла бы являться веским и неопровержимым доказательством, если следственным путем было доказано, что лицо не могло стать "информированным" в любое другое указанное им время, кроме момента самого события и любым другим способом: от свидетелей, потерпевших, сотрудников милиции, от присутствия в качестве понятого, от неизвестного незнакомого лица, от "кого-то из знакомых, конкретно кого не помню" и т.д. Таким образом, вероятность того, что лицо стало "информированным" именно в момент события, будет равна 50% если не доказана невозможность обратного, что соответствует и вероятности причастности лица к преступлению, равной 50%. Такие выводы устанавливают лишь возможность события как физического явления, а не то, что оно фактически имело место. Доказательственное значение их примерно такое же, как и у результатов следственного эксперимента, устанавливающего возможность какого-либо события, да и просто при отсутствии элементарного алиби. Безусловное доказательственное значение имел бы лишь категоричный вывод об отсутствии вообще какой-либо информированности лица о "событии" (по аналогии с тем, когда обнаруженые на месте происшествия следы не принадлежат исследуемому лицу), но этот вариант имеет смысл лишь на начальном этапе, когда исследуемое лицо на самом деле не успело получить никакой информации и само отрицает свою любую осведомленность о любых деталях события. Поскольку ПФЭ часто проводится в условиях, когда исследуемое лицо само вербально декларирует свою осведомленность о деталях
события, но объясняет эту осведомленность не своим участием в событии, а изложенными выше причинами, следователь не может
пользоваться догадками, хотя бы и обоснованными, о связи между событием и информированностью исследуемого лица и поручает эксперту-полиграфологу установить эту причинную связь. Допустим, эксперт делает дальнейший вероятный вывод: "выявленная информация, вероятно, была получена исследуемым лицом в момент события вследствие отражения ниже перечисленных обстоятельств (указывается перечень обстоятельств)".
На сколько же эта вторая часть экспертного вывода придает доказательственную силу первой части? Как мы уже отмечали выше по аналогии с материальными следами, ровно настолько, насколько низка вероятность альтернативного информирования. Опять-таки, если экспертным путем установлено, что информация, вероятно, могла быть получена исследуемым лицом в момент события, то можно сделать альтернативный вывод о том, что столь же вероятно, она могла быть получена и иным путем, не в момент события. Мы возвращаемся к тем же 50%. С таким же успехом следователь мог подбросить монету. Но, к сожалению, для вынесения приговора нужна не вероятность совершения преступления, а достоверность. Собранная по делу информация, в том числе и содержащаяся в заключении эксперта, должна в своей совокупности однозначно объяснить установленные по делу обстоятельства. Если же возможно другое объяснение собранных по делу доказательств, в том числе и заключения эксперта как доказательства преступления, то они не будут являться источниками доказательства. Существует два подхода решения вопроса о доказательственном значении вероятных выводов эксперта: одни авторы считают, что такие выводы не могут использоваться в качестве доказательства, а имеют только ориентирующее значение, другие обосновывают их допустимость. В судебной практике тоже нет единства по этому вопросу. Некоторые суды ссылаются на них в приговорах как на
доказательства, другие их отвергают. Однако в любом случае надо иметь в виду, что доказательственная ценность таких выводов (если
таковую признать) значительно ниже, чем категорических, они являются лишь косвенным доказательством устанавливаемого экспертом факта.
Выводы в форме суждений возможности, как указывалось, даются в случаях, когда устанавливается физическая возможность какого-либо события, факта.
Доказательственная ценность альтернативного вывода, в котором эксперт дает два или более варианта, состоит в том, что он исключает все остальные варианты, а иногда позволяет в совокупности с другими доказательствами прийти к какому-то одному варианту. Условные выводы могут использоваться в качестве доказательств только при подтверждении условия, которое устанавливается не экспертным, а следственным путем.

Но эти все рассуждения теряют смысл, когда мы осознаем, что при ПФЭ для вывода, устраивающего инициатора, нам не нужно исследовать то, насколько много следов оставило происшествие (событие) в исследуемой личности, а напротив, мы исследуем личность, которая либо будучи участником реального события, сама в себе отразила свои собственные поведенческие акты и (или) их результаты), связанные с окружающей средой в момент этого события, либо которая не будучи участником реального или предполагаемого события, не отразила сама в себе интересующих инициатора реальных или предполагаемых поведенческих актов и (или) их результатов. Отсюда вытекает четкая альтернатива: интересующий инициатора поведенческий акт исследуемого лица либо был, либо он не был, и у эксперта не может быть промежуточного вероятного ответа между этими двумя вариантами настолько, насколько объективно знание исследуемым лицом самого себя, если оно вменяемо, обладает трезвой памятью и находится в здравом уме. То, что исследуемое лицо, будучи участником события, не может формально отразить всего события в целом со всех сторон со всеми без исключения нюансами и результатами, является не препятствием и не недостатком, а напротив, достоинством метода, поскольку
категоричное выявление или невыявление у исследуемого лица тех или иных поведенческих актов и(или) их результатов, интересующих
инициатора, позволяет инициатору на основании представленной экспертом ответной информации реально оценить ролевую функцию исследуемого лица и в сопоставлении с другими материалами дела помимо объективной стороны, даже в какой-то мере оценить субъективную сторону преступления и использовать эту информацию в качестве доказательства.

Что мы делаем с помощью регистрации физиологических показателей? Пытаемся обнаружить в памяти подэкспертного некие идеальные следы, образы? Впоследствии пытаемся выяснить причинную связь между выявленными следами и обстоятельствами, повлекшими их образование, т.е. между следами и чем-то «случившимся»? Я полагаю, что во-первых, нельзя ставить во главу угла нечто «случившееся», его «следы» и причинную связь между ними. Разумеется, на основе «образов», «следов» обнаруженных в памяти исследуемого, вывод о существовании чего-то «случившегося» делать никак нельзя. Во-вторых, неприемлемо даже формально с юридической точки зрения расчленять целостную структуру психофизиологического исследования на две, как бы последовательно реализуемые составляющие части, вытекающие из предлагаемой формулировки:
1)выявление наличия-отсутствия идеальных следов и
2)вынесение суждения об их происхождении.
Закон формально не позволяет эксперту самому обнаруживать объекты исследования и тут же по собственной инициативе их исследовать (обнаружить на объекте исследования след пальца и тут же по собственной инициативе исследовать происхождение нового объекта исследования – следа пальца). Такой методический подход изначально ущербен уже и тем, что неприемлемо механически переносить термины из "материальных" экспертиз в область "идеального". Мне видится более правильным следующий исходный посыл: психофизиологическое исследование - это оценка переживаний исследуемого субъекта, возникающих в результате предъявляемых ему специфически подобранных сигналов.
Переживания субъекта, обладающего чувственно-познавательным комплексом, который сформировался в результате самоопределения субъекта в ситуации, описанной в вопросах инициатора (если субъект находился в определенном месте в определенное время, производил предъявляемые ему действия и т.п.), отличаются от переживаний субъекта, не обладающего таким чувственно-познавательным комплексом, поскольку этот комплекс не сформировался ввиду невозможности самоопределения в такой же ситуации (если субъект не находился в определенном месте в определенное время, не производил предъявляемых ему действий и т.п.). Проблема заключается в том, как выяснить наличие или отсутствие означенного выше чувственно-познавательного комплекса, присущего лишь «причастному» подэкспертному. Каждая методика решает этот вопрос по-своему. Но в любом случае полиграфолог всегда решает задачу комплексно, он предвосхищает тот или иной вариант присутствия (отсутствия) подэкспертного в предлагаемой ситуации, ожидая тех или иных реакций, а не действует постфактум, пытаясь как-то оценить некие обнаруженные в памяти подэкспертного идеальные следы. Эксперт уже в начале поиска должен понимать, что конкретно он ищет в процессе исследования и какие причинно-следственные связи обусловливают наличие или отсутствие того, что он ищет. Предъявляемые тесты и психологические установки в комплексе предоставляют возможность тому и другому типу исследуемых дифференцированно переживать предъявляемые варианты действий, предметов и т.п., что служит основой для выводов эксперта. Интенсивность этих переживаний коррелирует с интенсивностью изменения психофизиологических параметров, что дает возможность, оценивая физиологические параметры организма, оценивать психическое состояние.
Мне видится, что подобный подход снимает многие проблемы в постановке вопросов к эксперту и так же снимает многие претензии юридического и методологического плана, поскольку во главу угла ставится исследуемый субъект и его внутреннее суждение о своем собственном месте в описываемом событии (по крупному счету не важно даже, существует ли на самом деле это само событие). Эксперт не делает "формулирование вывода о существовании события либо отдельных обстоятельств преступления". Сделав оценку наличия или отсутствия у исследуемого лица специфического чувственно-познавательного комплекса, эксперт автоматически делает вывод о присутствии или отсутствии самого подэкспертного на месте существующего или предполагаемого события, об имевших, или не имевших место действиях исследуемого лица в то время, когда происходило или могло произойти существующее или предполагаемое событие, описанное в вопросах инициатора. Эксперт может и обязан изложить это в своем заключении, не давая никакой правовой оценки событию, в которое под экспертный виртуально "погружается" в ходе исследования.
К примеру, на вопрос инициатора: «Находился ли подэкспертный Отто Шнитке в период с 03 часов 00 минут до 04 часов 30 минут 22 июня 1941 года в самолете над городом Киевом?», эксперт, в результате составления и предъявления одного или двадцати специфических тестов, на основе специальных знаний и внутреннего убеждения, вправе и обязан ответить категорично:
- исходя из наличия у подэкспертного чувственно-познавательного комплекса именно этой предъявленной ситуации: да, он находился в указанный период времени именно в том месте, которое описано в вопросе инициатора, или:
- исходя из отсутствия у подэкспертного чувственно-познавательного комплекса именно этой предъявленной ситуации: нет, в указанный период он был где угодно, но только не в том месте, которое описано в вопросах инициатора.
При этом эксперт не занимается "установлением обстоятельств, подлежащих доказыванию", а лишь представляет "источник сведений", в котором излагает определенную информацию, полученную от подэкспертного, причем, против его, подэкспертного, воли. Давайте называть вещи своими именами, и все встанет на ноги. Такой подход, как мне кажется, согласуется с мнением А.В. Нестерова, исследовавшего положения Закона «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации»: «При рассмотрении понятия «специальные знания» необходимо учитывать информационную сущность знаний государственных судебных экспертов, а также лиц, обладающих специальными знаниями. В информационных науках различают понятия знания, информация и данные.
Под данными понимают зафиксированные, т.е. отображенные значения свойств объектов, в том числе процессов. К информации относят используемые данные для принятия решения, причем разные люди могут извлекать разный объем информации из одних и тех же данных. Под знаниями понимают информацию, приводящую к генерации новых данных, т.е. неизвестных ранее. Таким образом, лица, обладающие знаниями являются носителями знаний и их основной особенностью (свойством) является потенциальная или действительная способность создавать (извлекать) новые данные (информацию), в том числе и на основе проведенного исследования объекта или отображения объекта.
Если развить эту мысль, то лицу или органу, назначившему экспертизу, нужны не столько ответы на вопросы, а информация, содержащаяся в этих ответах, причем она должна обладать определенными свойствами. Эксперт должен не только получить (извлечь) информацию из объекта экспертного исследования путем его экспертного исследования, но и выразить свое мнение в выводах в виде ответов на поставленные вопросы в постановлении (определении), т.е. ответы должны содержать доказательственную, релевантную (существенные, информативные данные), репрезентативную (относящуюся к конкретному делу) информацию, при этом в однозначной, а не условной или вероятностной форме.
Если в заключении эксперта представлена информация не в категорической форме, то она не может быть доказательственной.
Если данная информация получена с нарушением процессуальных норм, то она не имеет процессуального статуса.
Если данная информация не будет убедительной, то на ее основе нельзя будет принять обоснованное решение.
Информация полученная экспертным путем должна обладать следующими свойствами: исследовательской, т.е. извлеченной из объекта путем исследования; экспертной, т.е. ее может извлекать только сведущее лицо, обладающее юридическим статусом эксперта; обоснованной, т.е. она извлекается из объекта только на основе научно-обоснованной и практикой проверенной методики и, при необходимости, с помощью метрологически поверенного оборудования».(2)
Продолжим изучение предлагаемой Видовой экспертной методики производства психофизиологического исследования с использованием полиграфа и заметим, как неправильная формулировка цели ПФИ: «проверка сообщаемой обследуемым лицом информации», ставит эксперта в весьма двусмысленное положение. Авторы попадают в тот самый капкан, который все время пытаются обойти. Ведь «проверка сообщаемой (вербальной) информации» представляла бы собой не что иное, как некую правовую оценку собранных по делу доказательств, в данном случае - показаний подэкспертного. Это конечно же является прерогативой других участников судопроизводства, но никак не эксперта. Такую цель эксперт не вправе ставить перед собой, он "всего лишь" должен создать новую информацию в результате исследования внутреннего знания подэкспертного, исходя из трактуемых тем же А.В.Нестеровым положений Закона, по которым основной особенностью (свойством) эксперта является "потенциальная или действительная способность создавать (извлекать) новые данные (информацию)".
В связи с этим, нам видится иная Цель ПФИ в рамках экспертизы, согласующаяся с буквой и духом Закона, а именно: выявление наличия или отсутствия у обследуемого лица скрываемой информации относительно действительного или предполагаемого события, описанного в поставленных перед экспертом вопросах. В случае выявления наличия у обследуемого скрываемой информации, эксперт вправе и обязан раскрыть ее содержание.
Никакой «проверки сообщаемой информации» эксперт не делает. Должна быть получена исследовательским экспертным путем максимально возможная подробная скрываемая информация, внутреннее "знание" подэкспертного о собственном месте и роли в ситуации, описанной вопросами инициатора, или информация о внутреннем "не знании" подэкспертным своего собственного места и роли в ситуации, описываемой вопросами инициатора, она должна быть изложена письменно и передана экспертом инициатору в репрезентативной, категорической, убедительной форме. Проверку «сообщаемой лицом информации» (вербальных показаний) делает другое процессуальное лицо, сопоставляя ее при необходимости, наряду с другими материалами дела, с информацией, полученной в результате экспертизы от под экспертного.
Продолжая размышление о результатах, которые должен выдать эксперт в своих выводах, мы выходим на размышления о том, что же именно исследуется в процессе ПФИ:
- реактивность подэкспертного (сигнал==>ответная реакция на раздражитель), или же
- активность подэкспертного (сигнал==>запланированный элемент поведенческого континуума).
Подходы кардинально различаются. Для понимания проблемы процитируем некоторые положения теории функциональных систем. «При всем многообразии теорий и подходов, используемых в психологии, психофизиологии и нейронауках, их можно условно разделить на две группы. В первой из групп в качестве основного методологического принципа, определяющего подход к исследованию закономерностей организации поведения и деятельности, рассматривается реактивность, во второй - активность. Рассматривая утверждение В.М.Бехтерева о том, что "реакция на внешние воздействия происходит не в одних только живых организмах, но и в телах мертвой природы" (1991, с.21), мы можем согласиться только с последней его частью. Да, тела мертвой природы реагируют, отвечают реакциями на внешние воздействия. Принципиальной характеристикой физического, в отличие от физиологического, является "неинтенциональность" (Д.И. Дубровский 1980). Что же касается живого организма, то если рассматривать его не как физическое тело, а как целостный индивид, совершающий приспособительное поведение, следует признать, что он отражает мир опережающе, его активность в каждый данный момент - не ответ на прошлое событие, а подготовка, обеспечение будущего. В экологической психологии убедительные аргументы против того, что среда состоит из стимулов и отображается как "картинка", рассматриваемая гомункулюсом, приведены Дж. Гибсоном. Им разработана стройная теория, которая, как справедливо замечает А.Д.Логвиненко (см. в Гибсон 1988), в руководствах либо игнорируется, либо искажается до неузнаваемости в связи с невозможностью ее ассимилировать, оставаясь в рамках традиционной парадигмы. И это не удивительно, так как принципиальными положениями этой теории является отрицание не только схемы стимул - реакция, но и самого понятия стимул. Психические явления могут быть сопоставлены не с самими локализуемыми элементарными физиологическими явлениями, а только с процессами их организации. При этом психологическое и физиологическое описание поведения и деятельности оказываются частными описаниями одних и тех же системных процессов. Данное положение согласуется с представлением Д.И.Дубровского (1971, 1980) о том, что связь между психическим и физиологическим не является причинной; психическое и физиологическое однопричинно и одновременно. Реактивность свойственна мертвой природе. Возникновение жизни означает возникновение активности. Живое, в отличие от неживого, отражает мир опережающе, его активность в каждый данный момент - не ответ на прошлое событие (стимул), а обеспечение будущего (результата). Таким образом, отражение ни на каком этапе филогенеза не было рефлекторным, но всегда - опережающим. Среда дробится тем или иным образом в соответствии с опытом совершения индивидом тех или иных поведенческих актов на протяжении его индивидуального развития. Индивид отражает не внешний мир как таковой, а историю своих соотношений с миром. Описание среды индивидом основано на оценках его соотношения с объектами-целями поведенческих актов, т.е. на оценках результатов. Образно говоря, можно рассматривать жизнь индивида как "ассимиляцию" экологического мира, превращающую для индивида экологический мир в мир результатов. Продолжая данную логику, можно заключить, что среда представлена для индивида результатами реализованных актов. В этой части излагаемая здесь система представлений довольно близко примыкает к концепции У.Матурана (1996). Он считает, что мнение об организме, имеющем входы и выходы, и о нервной системе, кодирующей информацию об окружающей среде, заслуживает критики. Понятие информации У.Матурана относит к "степени неуверенности наблюдателя в своем поведении в области определенных им самим альтернатив" (с.137). Автор справедливо утверждает, что состояния активности репрезентируют отношения (между организмом и средой), а не являются описанием окружающей среды. Это описание может быть дано исключительно в терминах, содержащихся в "когнитивной области наблюдателя", в терминах поведения организма. Тогда "знать - значит уметь вести себя адекватно в ситуациях, связанных с индивидуальными актами" (с.135). В положениях теории функциональных состояний и развитой на ее основе системной психофизиологии подчеркивается неадекватность линейного детерминизма типа "стимул-реакция" в установлении причинных связей (Б.Ф.Ломов). Трактовка человека как субъекта противостоит пониманию его как пассивного существа, реагирующего на стимулы (А.В.Брушлинский), и его системный анализ требует раскрытия механизмов целевой, а не "стимульной" детерминации деятельности, которая есть "не реакция и не совокупность реакций, а система" (А.Н.Леонтьев)» (3).
По моему мнению, использование этих познаний может помочь эксперту правильно выбрать один из методических путей, который позволит качественно решить поставленную перед экспертом задачу, а именно, что делать:
- искать у исследуемого лица «реактивные» последствия «значимого стимула» в виде неких следов-образов + вероятностно трактовать причинно-следственные связи, в результате которых они могли бы образоваться?
- искать у исследуемого лица признаки «активного» поведения, используемого им для достижения конкретной цели (сокрытия информации)?
Исходя из положений системной психологии, при ПФИ посредством измерения физиологических параметров должна происходить именно диагностика «целевой деятельности» исследуемого лица, направленной на сокрытие определенной конкретной информации, а не диагностика наличия у него реакций, свидетельствующих о наличии неких «идеальных следов, возможно полученных в момент события». Выявленная через регистрацию физиологических параметров целевая деятельность, направленная на сокрытие определенной информации (предшествующих поведенческих актов), однозначно указывает на эти предшествующие поведенческие акты исследуемого лица. Соответственно, при не выявлении признаков «активного» поведения исследуемого лица для достижения цели сокрытия какой-то конкретной информации (предшествующих поведенческих актов), аналогичным образом делается вывод об отсутствии у него соответствующих предшествующих поведенческих актов. Неразрывная увязка выявленной физиологической информации с психологическими критериями и закономерностями, примененными еще на фазе составления тестов и предтестовой беседы, дает одновременную, а не последовательную; детерминированную, а не вероятностную оценку результатов. Нужно не искать нечто, чтобы потом его оценить, а предвидеть и искать то, что обнаруженное само по себе уже ответ. Перед проведением ПФИ эксперт подбирает такие наборы сигналов (так называемых значимых стимулов), которые, в его понимании, в точности описывают поведенческие акты лица, совершившего некий реальный или предполагаемый поступок. При этом эксперт или добивается понимания опрашиваемым точного смысла краткой формулировки, описывающей поступок, сложный поведенческий акт (в том числе и с помощью специальных методик), или раскладывает означенный поступок на ряды простых, понятных без дополнительных объяснений элементарных поведенческих актов. Перед проведением ПФИ опрашиваемый, в свою очередь, ставит перед собой цель скрыть нежелательные для обнаружения некоторые прошлые его поведенческие акты. В момент тестирования опрашиваемый после ожидаемого или неожиданного сигнала (называемого значимым стимулом) осуществляет запланированную целевую деятельность по сокрытию того, что именно этот его прошлый поведенческий акт, описанный озвученным сигналом (детерминированно, однозначно связанный с сигналом), был им выделен из ряда других, поскольку имел место в прошлом. Осуществленная экспертом в меру его способностей детерминация связки: озвученный сигнал - прошлый поведенческий акт позволяет одновременно с регистрацией изменения функциональных параметров сделать не вероятностный, а категоричный вывод о существовании искомого поведенческого акта, совершенного подэкспертным.
Дабы не быть обвиненными в неконструктивной критике, в связи с несколько отличным от авторского подходом к пониманию психофизиологических процессов при ПФИ, выскажем и свои предложения по методическим аспектам цитируемой Видовой экспертной методики производства психофизиологического исследования с использованием полиграфа:
Экспертные задачи:
Авторский подход:
1.Вынесение суждения о степени информированности обследуемого лица о событии (его деталях), послужившем поводом для проведения психофизиологического исследования.
2.Вынесение суждения об обстоятельствах получения обследуемым лицом информации о событии (его деталях), послужившем поводом для проведения
психофизиологического исследования.
Предлагаемый подход:
Вынесение суждения о наличии (отсутствии) в предшествующей жизни обследуемого лица умышленно скрываемых поведенческих актов и их результатов, связанных с реальным или предполагаемым событием, обозначенным вопросами инициатора и послужившим поводом для проведения психофизиологического исследования.
Принцип решения задач:
Авторский подход:

Актуализация образов, хранящихся в памяти обследуемого лица, в том числе – путем предъявления стимулов, в определенном порядке подобранных и систематизированных; анализ (оценка) динамики психофизиологических реакций обследуемого в ответ на предъявляемые стимулы; выделение совокупности стимулов, значимых для обследуемого; определение степени информированности обследуемого лица о событии (его деталях), послужившем поводом для проведения ПФИ, в частности, путем диагностики образов, связанных с данным событием, при наличии таковых.
Предлагаемый подход:

Актуализация переживаний обследуемого путем предъявления сигналов, в том числе описывающих поведенческие акты и их результаты, связанные с вопросами заказчика, в определенном порядке подобранных и систематизированных, анализ (оценка) динамики психофизиологических показателей обследуемого в ответ на предъявляемые сигналы; выделение совокупности сигналов, значимых для обследуемого (указывающих на поведенческие акты), при наличии таковых.
Объекты исследования:
Авторский подход:

Материальные объекты, содержащие информацию, необходимую для решения экспертных задач - обследуемое лицо, материалы дела, вещественные доказательства.
Видовой объект экспертного исследования - физиологические проявления протекания психических процессов, связанные с восприятием, закреплением, сохранением и последующим воспроизведением человеком информации о каком-либо событии.
Предлагаемый подход:
Материальные объекты, содержащие информацию, необходимую для решения экспертных задач - обследуемое лицо, материалы дела, вещественные доказательства.
Видовой объект экспертного исследования - физиологические проявления протекания психических процессов, связанные с деятельностью человека по сокрытию информации о своих поведенческих актах.
Оборудование:
Авторский подход:

1.Компьютерные полиграфы: «Lafayette», «Stoelting» (производства США), «Диана», «Дельта», «Крис», «Поларг» и др. (производства России).
Чернильно-пишущие полиграфы: «Lafayette», «Stoelting» (производства США).
2.Аппаратура для производства аудио-, видеозаписи.
Предлагаемый подход:

1.Компьютерные и чернильно-пишущие полиграфы отечественного и импортного производства, регистрирующие общепринятые информативные физиологические параметры, необходимые для оценки психофизиологического состояния.
2.Аппаратура для производства аудио-, видеозаписи - на усмотрение эксперта, в случае необходимости регистрации дополнительных общепринятых информативных физиологических параметров, необходимых для дополнительной оценки психофизиологического состояния.

Поводом для нашего внедрения в проблемы психофизиологических экспертиз явилось понимание того, что проведение психофизиологических исследований в ранге экспертной дисциплины имеет далеко идущие последствия. Несомненно, именно методики и разработки, внедренные в государственную экспертную практику, будут браться за основу всеми, кто имеет отношение к полиграфологии. Принятые к исполнению, возможно неверные требования, выдаваемые за «единый научно-методический подход», исправить весьма трудно.
Автор категорически не желает заранее посыпать голову пеплом и ставить под сомнение элементарную порядочность и честность экспертной полиграфной среды через крайнюю необходимость контроля деятельности каждого эксперта посредством видеозаписи.
Автор считает неправильным ориентирование на получение в результате проведения психофизиологической экспертизы вероятных или условно категоричных выводов. Если это ставить в основу, то сам разговор об этом виде исследования как об экспертном мероприятии теряет смысл.

Литература.

1.Методические рекомендации по проведению в АББ психофизиологического исследования с использованием полиграфа /подготовлены на базе методических рекомендаций АНО «ЦНКЭС» \
2.О некоторых информационных и технологических аспектах Федерального закона РФ «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации». - //НТИ, Сер.1, 2002, №5.
3.Александров Ю.И. Введение в системную психофизиологию // Психология XXI века. М., Пер Се, 2003, 39-85.

[AVM]

Да простит меня Юрьев,только нашел время до конца дочитать сей труд.
Возникло несколько наивных вопросов.
В основном, обсуждаются две проблемы- обязанность проведения видеозаписи при экспертизе и категоричность и некатегоричность выводов эксперта. Все остальные аспекты в той или иной степени являются основанием для возникновения дискуссии по этим двум проблемам.
Проблему видео записи даже не хочется обсуждать, ибо в материальном плане это стоит три копейки. А заниматься рефлексированием на тему "Доверяют мне или нет" - невкусно. Если с юридической точки зрения видеозапись добавит шансов на принятие ( или отвержение) экспертизы в суде- я "за".
Вот по второму вопросу возникло два вопроса. ( Интересно, а бывает двойная тавтология?)
1. С юридической точки зрения "некатегоричный" вывод эксперта уязвим? А "категоричный"?
2. Категоричность и некатегоричность выводов эксперта могут быть связаны с тем, что исследуем именно человека или с неокончательной уверенностью эксперта в своих суждениях?
Хотелось бы услышать мнение как автора, так и других участников обсуждения.

[Катерина]

Уважаемый Алексей!
Существует такая дисциплина - теория судебной экспертизы. Там даны очень подробные и универсальные для всех видов экспертных исследований ответы на данные вопросы. Особенно на первый.
Кроме того, имеется дисциплина - криминалистическая идентификация. В ней изложены общетеоретические подходы к идентификационной оценке различных судебных экспертиз, освещены виды идентификации.
Можно еще почитать и материалы, посвященные компетенции эксперта. Это тоже в основном юридический аспект.
Для того чтобы вести конструктивную дискуссию необходимо хорошо владеть теоретическим материалом. А мнения у каждого могут быть разными, конечно.

[AVM]

Уважаемая Катерина!
Спасибо за совет почитать учебники. К сожалению, время на это нет. Именно с этой целью хотел бы получить краткие ответы "да" или "нет". Расширение ответов- на усмотрение отвечающего. Я понимаю, что мы живем в стране Советов, а не в стране баранов, но иногда хочется и баранинки. Я предусмотрительно назвал свои вопросы "наивными", дабы не вызвать общетеоретическую дискуссию.

[Катерина]

Алексей, не обижайтесь.
С юридической точки зрения уязвим необснованный вывод эксперта или вывод, содержащий суждения, выходящие за пределы компетенции эксперта.
На второй вопрос ответить кратко сложно, особенно на его первую часть. Но эксперт всегда должен быть уверен в своих суждениях и готов обоснованно ответить на любой вопрос, касающийся своих умозаключений.
В общем в двух словах, категоричность или некатегоричность выводов не связана с тем, что исследуем именно человека, и тем более, не связана с тем, что эксперт не уверен в своих выводах.

[AVM]

[Катерина]

[AVM]

Спасибо.